— Мне нечего вам рассказать, княжна — я с извиняющей улыбкой развожу руками.

— Тогда спойте.

Вот же настырная девчонка! И не отвяжется ведь!

— Вы не находите сударыни, что сейчас несколько не то время и место, чтобы музицировать? — и натыкаюсь на вызывающе насмешливый взгляд Натальи. Еще четыре пары решительных глаз требовательно взирают на меня. В их зрачках отражается пламя огня, создавая ощущение мистического безумия, охватившего юных красавиц. Ведьмы! Натурально ведьмы!

— Отчего же, граф, — усмехается неугомонная девчонка, — Вы не доверяете воинам, стерегущим наш покой.

— Я не доверяю даже себе, — возвращаю Наталье усмешку, — И перестаньте называть меня графом. Это не соответствует истине.

— А что соответствует? — за напускным ехидством послышалось напряженное волнение и… страх? Не будь я менталистом, не почувствовал бы. Слишком хорошо княжна умеет сдерживать свои эмоции. Значит все-таки и она поверила в бредни про Тюра. А чего боится? Что дерзит Богу или что я запрошу за ее спасение неподъемную для рода цену? Надо успокоить девушку.

— Что вскоре вы все окажетесь в Княжестве, — я мягко улыбнулся, ­— Обнимете родных и забудете все плохое, что с вами случилось в Заброшенных землях. И будете гордиться тем, что сумели пройти там, где не мог пройти никто до вас, преодолели непреодолимое, не спасовали, не сломались, даже когда хотелось залезть под теплую медвежью шкуру, спрятаться от этого страшного мира и, стиснув зубы, выть от безысходности, — а глаза-то у девчонок загорелись!

Вспомнить что ли свое менестрелье прошлое, когда я песнями вдохновлял на битвы суровых воинов? В гораздо большей степени, конечно, их вдохновляла возможность пограбить и задрать подолы девкам, предварительно вспоров животы их защитникам. Но такова жизнь. Благородные рыцари — это в книжках баронессы. Вернее, у нее там варяги да викинги. Но хрен редьки не слаще. Что те, что другие, что третьи жили с меча и ни в одном из миров кротостью нрава и излишним благородством не отличались, живя одним днем. Воину не до моральных терзаний. Сегодня ты, завтра тебя. К сожалению, так устроено человечество. Хоть в каменном веке, хоть в космическую эру. А если где-то, кто-то вдруг заговорил о гуманизме — готовься, тебя хотят ограбить, надеть рабский ошейник или вовсе убить.

Словно по волшебству у меня в руках появилась гитара. Нет, не та, что висела у меня в спальне. Ту я беру в руки очень редко, слишком много грустных, тяжелых воспоминаний она навевает. А сейчас я взял старенькую, с которой я прошел тысячи дорог одного кровожадного мира, где феодалы всех мастей и рангов азартно резали друг друга и заставляли заниматься тем же своих смердов. Мне сделал ее старик-мастер с рабским ошейником. В благодарность я хотел его выкупить, но он отказался. Идти ему было некуда. Стоило мне уйти из города, и он тут же вновь угодил бы в рабство. И далеко не факт, что на таких же вольготных условиях. А тащить бродяжничать старого человека с собой, все равно, что убить. Ненавижу рабство! Человек рождается свободным, должен прожить жизнь свободным, и умереть свободным!

Пальцы привычно пробежали по грифу. Без ложной скромности скажу, инструментом я владею отлично. И не одним. Жизней у меня было много и не все они были короткими. Время научиться было.

На чужих берегах —

Переплетение Стали и Неба.

В чьих-то глазах —

Переплетение Боли и Гнева.

Эй-ох! Взрезаны вихри узорами крылий.

В вое ветров

Мы слышали песни

Последних Валькирий!

Очень давно, когда я только решил стать бродячим менестрелем, я постарался вспомнить все песни, которые когда-то знал. Записывал их. Переводил. Став опытным музыкантом стал делать аранжировки, используя творческие элементы присущие разным мирам. Может быть, именно поэтому я стал одним из самых значимых музыкантов в нескольких мирах. Основоположником стилей, революционером гармонии, крушителем устоев. Как меня только не называли! Только все это был жалкий плагиат с вещей, когда-то написанных действительно великими гениями. Своих сочинений, таких, чтобы у людей замирало сердце, и плакала душа мне создать так и не удалось. Поняв, что с этими людьми мне не сравниться, я бросил музыку, играя только для себя и для друзей. Вот так у костра или в салонах. Но никогда за деньги.

На звуки гитары к костру начали подходить отдыхающие гвардейцы. И уже слышно, как мне пытаются подпевать и прихлопывать в такт:

Вспорото небо,

И врезаны волны драконьею пастью…

Светом и Ветром

Ныне пронзает звенящие снасти!

И Луна —

Я ее ждал и любил как невесту.

Нам не до сна,

Мы дети Богов — наша участь известна!

Адель, сидящая по правую руку от меня, вдруг вскрикнула и, вскочив, под одобрительные выкрики воинов, закружила вокруг костра. Ее гибкое тело словно повторяло пляску языков пламени. И все громче и увереннее стали разноситься над дикими Заброшенными землями хлопки мужчин отбивающих привычными к оружию ладонями ритм. Все ярче разгорался огонь в их глазах. И вот в круг яростным гиганьем выскочил Рыжий. Рядом с тоненькой, стройной баронессой он смотрелся настоящим гигантом, словно столетний дуб подле молодой березки.

В наших зрачках —

Острые грани вечного льда.

А на клыках

Свежею кровью пахнет вода!

Видишь мерцание

Лезвий средь стонов разодранной ночи?

Слово прощания

С жизнью, что стала мгновеньем короче…

Аделина, кружась, схватила за руку барона и буквально выдернула его в круг. К моему удивлению, старый воин, крутанув ус, уверенно закружил вокруг племянницы оттеснив Рыжего. Тот в свою очередь наплевав на субординацию вытащил в круг у костра Рогнеду, которая словно забыв, что она княжна и командир, жарко сверкнув в меня глазами ринулась в первобытную боевую пляску, потому что никак иначе то, что сейчас вытворяли эти четверо назвать было нельзя.

Вечна погоня,

Вечно над морем лететь нашей вере.

Бледные норды шепчут:

«На Север, вы в сером, вы — звери!»

Но когда солнца первый луч

Заскользит над холодной водой,

Встречайте нас, верные,

Мы вернулись домой!

И вот, заразившись общим безумием, закружились в танце Дарья с Зоряной, а спустя мгновение, тряхнув цвета воронового крыла челкой, вскочила и присоединилась к ним княжна Наталья. Она стала той каплей, которая срывает в безумное неистовство сметающий все на своем пути селевой поток, потому что вслед за княжной Лобановой в свирепый пляс пустились остальные воины. Людям нужна была разрядка, слишком велико было напряжение последних недель, слишком много друзей они потеряли, слишком трудный путь проделали, еще недавно казавшийся невозможным. А сейчас они выплескивали в танце накопившиеся боль, ярость, усталость, ненависть, все то, что сковывало их сущность и в то же время не давало покориться смертельной хватке аномалии. Я чувствовал это, делая проигрыши между куплетами быстрей и продолжительней.

Мы вернулись домой…

Мы вернулись домой!

Встречай своих воинов,

Мы вернулись домой.

Но на тех берегах —

Переплетение Стали и Неба.

А у мертвых в глазах —

Переплетение Боли и Гнева!

Стали и Неба… Боли и Гнева…

Светом и ветром…

На Север, вы в сером, вы — звери, на Север… [i]

Смолкли последние аккорды, люди замерли, тяжело дыша, будто не понимая, как они здесь оказались.

— Это, — баронесса Аделина первой очнулась от транса, вызванного танцем, — Это было прекрасно! — в ее глаза горели сумасшедшие искорки, на губах играла улыбка. Неожиданно она подскочила ко мне и, упав на колени, требовательно обхватила мою голову руками и впилась губами в мои губы. Затем так же быстро, почти грубо оттолкнула меня, вскочила на ноги и вызывающе впилась яростным взглядом сначала в дядю, а потом в подруг. Барон, криво усмехнувшись, отвел глаза, а вот девушки… Рогнеда покачала головой, то ли одобряя, то ли осуждая, Зоряна залилась застенчивой краской, Наталья о чем-то задумалась, глядя то на меня то на Адель. А Дарья раздраженно фыркнула и, развернувшись на пятках, быстро ушла в палатку.